БАТЯ

Пехотный старшина Илья Ивашин
Рождения тысяча восемьсот девяносто первого года,
Был по возрасту самым старшим средь солдатов второго взвода.
Командир капитан Николаев, сам не то, чтобы мальчик, кстати,
Угощаясь махрой на привале, обращался к Ивашину- "батя".
Что же, батя так батя, с него не убудет, старшина был не против,
Человек себе честно воюет, как его вы не назовете.
На привале курил и кашлял, у костра грел больную спину,
И потом огрызком карандашным писал письма погибшему сыну.
Мол, к погоде претензий нету, этим летом тепло и сухо,
Жаль не видишь ты эти рассветы. Как тебе под Орлом, Андрюха?
Дома, в Вологде дремлет речка, и горит вдалеке огонёк...
Вот вернусь, сложим новую печку. Ты не бойся, не бойся, сынок...

А потом засыпал в тишине на шинели, на самом рассвете,
И казалось, что сын погибший ему даже чего-то ответил.
Мол, в раю всё согласно уставу, и паёк выдаётся в норме,
Здесь Христос, а у вас там Сталин. В общем сыт, и одет по форме.
Мне б сейчас хоть на часик к маме, но в раю запирают дверцы,
Да ещё кровоточат раны, две в башке и одна у сердца.
Обращался в начальству, кстати, а они мне, мол, успокойся...
Часто слышу твой голос, батя, мол, "не бойся сынок, не бойся..."

В сорок четвертом, в самом начале, у фашиста сдавали нервы,
Так получилось чисто случайно, в немецком окопе первым
Оказался Илья Ивашин, матерясь под седьмой этаж,
С автоматом, усат и бесстрашен он ворвался в фашистский блиндаж.
-Ханде хох, суки! Руки, быстро!- заорал он, щурясь на свет,
И увидел в углу радиста. Рядового едва восемнадцати лет.
Немец в ужасе обездвижен, на щеке то ли грязь, то ль слеза,
Лишь шептал он:
-Нихт шизн...нихт шизн... И горели от страха глаза.
На войне кому смерть, кому пруха. Не такой уж великий секрет.
Молодой совсем, как Андрюха. Белобрысый и тех же лет.
Немец плакал. Батя хмурил брови, полз от пота по лбу ручеёк.
-Ты не бойся, сынок, не бойся- прошептал.
И нажал на курок.
Александр Гутин.

[video2=560|315]//ok.ru/videoembed/695784447667?nochat=1[/video2]