Все большее число стран Европы отказывается от традиционно праздновавшейся даты окончания войны в Европе — 9 мая 1945 г. Пока последняя в этом ряду Польша, сейм которой принял закон, учреждающий 8 мая в качестве национального Дня Победы и одновременно отменяющий 9 мая как День Победы и Свободы.
И делается это для того, чтобы любой ценой принизить роль Советского Союза в разгроме германского нацизма и формировании послевоенного мироустройства. Вчитаемся в обоснование, предпосланное польскими парламентариями их законопроекту: «Нет причин, чтобы в Польше принимать действовавшее в СССР толкование завершения войны. Следует помнить, что завершение Второй мировой войны в Европе в случае с государствами, занятыми Красной армией, в которых были установлены затем неизбранные правительства и недемократическая политическая система, сложно считать триумфом свободы». Как видим, любые надуманные аргументы хороши, если служат цели поставить под сомнение вклад Советского Союза в победу Объединенных Наций, а заодно отмежеваться и от его правопреемника — «тоталитарной» России, от солидарного с ней празднования, возможно, самого значительного события ХХ века.
Однако даже те страны и политики, которые настроены к России лояльно, во имя евроатлантической «солидарности» ищут формальный повод к отказу от десятилетиями отмечавшейся даты. Зацепкой им видится событие в Реймсе, предшествовавшее подписанию в ночь на 9 мая Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил в Карлсхорсте.
6 мая 1945 г. в Реймс, город на северо-востоке Франции, где находилась штаб-квартира верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников в Западной Европе генерала армии США Д. Эйзенхауэра, прибыл генерал-полковник А. Йодль — начальник штаба оперативного руководства верховного командования вермахта. От гросс-адмирала К. Деница, после самоубийства А. Гитлера ставшего президентом Германии и верховным главнокомандующим, он имел полномочия подписать акт о капитуляции немецких войск, воевавших на западном фронте. От Эйзенхауэра Йодль услышал категоричное требование подписать полную и безоговорочную капитуляцию на всех фронтах, включая и восточный, где вермахт продолжал в эти дни оказывать ожесточенное сопротивление войскам Красной армии.
О предстоящем визите Йодля генерал Эйзенхауэр еще 4 мая проинформировал высшее советское командование. В письме на имя начальника Генерального штаба Красной армии генерала армии А. И. Антонова он сообщал, что готов принять капитуляцию всех войск, находящихся на западном фронте, и при этом будет рекомендовать адмиралу Деницу «установить связь с русским Верховным Командованием по поводу капитуляции всех войск, противостоящих сейчас Красной армии». Американский генерал, надо отдать ему должное, вел себя по-союзнически. Он подчеркивал, что «капитуляция, которую я приму, будет чисто военной, и будет ясно дано понять, что она будет совершенно независимой от политических и экономических условий, которые будут предложены Германии руководителями союзных стран». Эйзенхауэр считал также чрезвычайно желательным, «чтобы капитуляция немцев на русском фронте и капитуляция их на нашем фронте были точно согласованы по времени с тем, чтобы военные действия были прекращены одновременно».
Между тем Йодль поздно вечером 6 мая передал по радио Деницу во Фленсбург, где в это время располагалось германское правительство, предъявленный ему ультиматум. В половине второго ночи 7 мая Дениц также по радио уполномочил генерала подписать акт о безоговорочной капитуляции всех немецких войск на всех фронтах.
К процедуре подписания Эйзенхауэр, как он и обещал в письме А. И. Антонову, привлек советского представителя в ставке союзников генерала И. А. Суслопарова. Вечером 6 мая, как вспоминал генерал армии С. М. Штеменко, бывший в те дни начальником Оперативного управления Генштаба Красной армии, к Суслопарову, находившемуся в Париже, прилетел адъютант Эйзенхауэра, передавший приглашение своего шефа срочно прибыть в Реймс. Встретившись с советским генералом, Эйзенхауэр проинформировал его о предложении Йодля «капитулировать перед англо-американскими войсками и воевать против СССР» и своем категорическом отказе от сепаратного (без участия СССР) соглашения. Верховный главнокомандующий союзными войсками просил Суслопарова сообщить в Москву текст протокола о капитуляции всех войск вермахта и принять участие от имени Советского Союза в его подписании. Последнее уже было назначено на 2 часа 30 минут 7 мая 1945 г.
В проекте протокола говорилось о безоговорочной капитуляции всех сухопутных, морских и воздушных вооруженных сил, находившихся к тому моменту под контролем германского правительства. Все немецкие войска должны были оставаться на занимаемых ими позициях, а германское командование — гарантировать исполнение всех приказов верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами и советского Верховного Главнокомандования.
Начальник советской военной миссии, не мешкая, направил в Москву телеграмму о предстоящем подписании протокола о капитуляции и текст самого документа, прося срочных указаний. К началу церемонии подписания ответ не поступил, и Суслопаров на свой страх и риск поставил под документом свою подпись. «В то же время он, обеспечивая возможность для Советского правительства повлиять в случае необходимости на последующий ход событий, сделал примечание к документу, — пишет С. М. Штеменко. — В примечании говорилось, что данный протокол о военной капитуляции не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного акта о капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство. Д. Эйзенхауэр и представители других держав при его штабе с примечанием И. А. Суслопарова согласились».
Акт о капитуляции подписали: от имени западных союзников — генерал У. Смит (США), от СССР — генерал И. Суслопаров в присутствии представителя Франции генерала Ф. Севеза; от имени Германии — генерал А. Йодль и адмирал Г. Фридебург. Капитуляция всех немецких сухопутных, морских и воздушных сил должна была вступить в силу в 00.00 часов 8 мая по центральноевропейскому времени (плюс два часа к московскому времени).
Ответ Суслопарову из Москвы пришел уже после того, как церемония закончилась. Он содержал категорическое указание никаких документов не подписывать. В мемуарах Штеменко задержка с реакцией из Москвы объясняется тем, что, мол, пока телеграмма Суслопарова была доложена И. В. Сталину и пока готовился ответ прошло несколько часов. Такое утверждение вряд ли можно признать убедительным. Истинные причины состояли в другом.
У советского вождя были все основания сомневаться, что протокол о капитуляции в Реймсе будет принят к исполнению немецким командованием на Восточном фронте. Сталину было известно куда больше, чем генералу Суслопарову, а именно: имея на руках текст Реймского протокола, Дениц отдал приказ войскам на Восточном фронте как можно быстрее отходить на запад, не останавливаясь перед массированным применением оружия. Тем более что Йодль, подписывая капитуляцию в Реймсе, сумел, ссылаясь на «плохую связь», не позволявшую тут же сообщить о всеобщей капитуляции войскам, получить 45-часовую отсрочку от момента подписания протокола до его вступления в силу, то есть до 23 часов 8 мая (по центральноевропейскому времени). «Это время, — читаем в вышедшей в Германии панегирической биографии А. Йодля „Солдат без страха и упрека“, — использовалось многочисленными беженцами и солдатами восточного фронта для спасения от русских».
Позицию Сталина определяла и большая политика. Организуя подписание протокола о капитуляции войск вермахта в зоне действия своих войск, западные союзники тем самым подчеркивали собственную роль в разгроме Германии, что советский лидер воспринимал как принижение роли СССР, а ведь она была решающей: именно на советско-германском фронте было уничтожено 73% живой силы и 75% техники и вооружения врага.
В силу всех этих причин И. В. Сталин отклонил предложение У. Черчилля и Г. Трумэна официально и согласованно объявить 8 мая о победе над Германией. В личном послании 7 мая на имя каждого из западных лидеров он мотивировал тем, что «сопротивление немецких войск на восточном фронте не ослабевает», и указал на необходимость выждать момент, когда вступит в силу капитуляция немецких войск, т. е. до 23 часов 8 мая по центральноевропейскому времени и 1.00 по московскому времени 9 мая. И хотя лидеры стран-союзниц не посчитались с мнением советского руководителя в части необоснованности объявления 8 мая Днем Победы над Германией, ему все же удалось склонить Черчилля и Трумэна к признанию Реймского протокола в качестве предварительного.
«Договор, подписанный союзниками в Реймсе, — заявил Сталин, — нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический акт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции».
Что, собственно, и произошло в ночь на 9 мая 1945 г. в берлинском пригороде Карлсхорсте.
.
