Сегодня прочитала такие важные, прекрасные слова о. Андрея Ткачёва. Не могу ими не поделиться. Думаю, даже неверующие или люди других конфессий согласятся с ними.
"Пророк Исаия, предсказывая грядущее наказание Иерусалиму, так говорит о нем: «Вот, Господь, Господь Саваоф, отнимет у Иерусалима и у Иуды… храброго вождя и воина, судью и пророка, и прозорливца и старца, пятидесятника и вельможу и советника, и мудрого художника и искусного в слове» (Ис. 3: 1–3).
Если Бог решает наказать человека, то лишает его разума, а если некий народ созрел для гневного посещения, то, как видим, у него будут отняты самые важные категории людей, без которых гражданская жизнь станет невозможной. Это своеобразное отнятие опорных столпов, без которых общественная и государственная жизнь неминуемо обрушивается, погребая под своими обломками все живое.
И в перечне отнимаемых столпов первое место занимают «храбрый вождь и воин». Даже «пророки, прозорливцы и старцы» следуют в этом списке после людей военных. Нами, православными, эта особенность пророческой речи не должна быть пропущена.
Мы традиционно сетуем на оскудение духовных руководителей, старцев и наставников. Но вряд ли при этом мы связываем это духовное оскудение с такими общегосударственными проблемами, как проблемы армии. А вот пророк Исаия мыслит иначе.
Храбрость вождя и воина – это не просто личностная, но гражданская добродетель. Лично храбрым может быть и бандит, идущий «на дело», и скалолаз, ползущий в гору, и любой представитель экстремального спорта. Но их презрение к опасности носит совершенно иной характер. Человек в их случае рискует здоровьем и жизнью, готов даже пожертвовать собой. Но эта жертва собой приносится самому себе. Это не «Твоя от Твоих», а «мое для меня».
Храбрость отнюдь не всегда полезна, так же как и презрение к деньгам не равно милостыне. Замечено, что многие персонажи, способные прокутить за ночь баснословные суммы, бывают до крайности прижимисты или даже скупы не то что на милостыню, но даже на чаевые. И механизм понятен: швыряю деньги «для себя», а давать-то надо другому. Вот именно отношение к «другому» или «другим» и превращает храбрость, вкупе с прочими добродетелями, из личной характеристики в общественно-полезное явление.
Воин храбр для «других». «Другие» для него – это его страна с ее народом или народами, с ее историей и культурой, с ее святынями. У страны должны быть святыни, и у этих святынь должны быть защитники. Выбросьте любое из звеньев этой короткой цепи – и на месте страны вы в скором времени увидите пустырь, или пепелище, или «кем-то освоенную территорию».
Поэтому на армию и на наличие у нее боевого и патриотического духа нужно смотреть как на главный показатель здоровья страны и ее жизнеспособности.
Воин не работает. Он служит. Разница не только филологическая.
Служение связано с жертвой. Терпение, стойкость, готовность к опасности проистекают отсюда. Армейская среда остается, по сути, единственной средой, в которой понятия чести и долга особенно живучи и упорно не хотят превращаться в анахронизмы.
Именно поэтому армию всегда считали у нас становым хребтом государства. Общество, потерявшее понятие о долге, чести и совести, – это организм с больным, надломленным позвоночником...
Церковь всегда любила солдата не потому, что отрабатывала госзаказ, а потому, что всегда угадывала черты подвига духовного в подвиге армейском. И не только светлые лики воинов-мучеников, как то Георгия, Димитрия, Феодора, тому причиной. Тому причиной та закалка и тот здравый взгляд на жизнь и смерть, которые воспитывает армия в человеке и которые совпадают зачастую с тем, что Церковь хочет в человеке воспитать.
Жизнь свою современный человек хочет сплести, как паутину, из тысяч тоненьких «хочу – не хочу» и «буду – не буду». Нет в повседневности нашей ничего более противоположного этому эгоистическому безумию, чем армейская жизнь." (протоиерей Андрей Ткачёв)
.
